Сить — таинственная река - Анатолий Петухов

— Тебе, Тобка, не холодно? — спросил Гусь. — Ну, давай иди, иди ко мне!

Собака нехотя поднялась и вперевалочку затрусила к Гусю. Она была длинная и низкорослая, как такса, и ноги у нее были тоже кривые, а морда — большая, тяжелая, с острыми, как у лайки, ушами.

— Ох ты, уродина! — Гусь потрепал собаку по шее. — В лес-то со мной пойдешь?

Тобка махнула хвостом.

— Пойдешь! Только проку от тебя никакого. Сколько раз брал, а ты ничего не нашла. — Гусь достал из сумки помятый кусок хлеба и подал собаке. — Пожуй, бродяга!

Тобка схватила кусок и, благодарно размахивая хвостом, возвратилась на свое место, где спала, а Гусь вбежал в избу.

— Это что, мама, дрова нам такие привезли? — спросил он, швырнув в угол сумку с учебниками.

— Какие же это дрова? — Дарья вытерла руку о передник, села на лавку. — Иван-то Прокатов с бригадиром заявление в контору писали — просили, чтобы колхоз дом отремонтировал.

— Чей дом? — не понял Гусь.

— Да наш!.. Вроде как я-то инвалид, а ты еще школьник. А изба-то, того и гляди, развалится.

— Ну?

— В конторе и согласилися. Вот и привезли бревна-то. А тес на крышу, бригадир сказал, весной привезут. Утрось вот тут сидел, сказывал. Халупу, говорит, вашу раскатаем, что годное есть, выберем, а остатки из нового лесу. Нам, говорит, копейки платить не надо будет, все за счет колхозу сделают.

— Так-то хорошо бы!

— Да как не хорошо!.. Этот бригадир не барохвостит, раз уж обещал… — Дарья хотела сказать, что, по словам бригадира, правленцы пошли на это в надежде, что Васька после восьмилетки останется работать в колхозе, но промолчала. — А вы чего это на улице стояли? — спросила она. — Поди, опять в лес сряжаетесь?

— Конечно!

— Надолго ли?

— На три дня. Седьмого вечером вернемся. Всю Сить хотим пройти…

— А Танька-то на праздники разве не приедет?

— Нет. Сережка говорил, их в Москву на экскурсию отправят.

— Ну!.. Гляди-ко ты! И так в городе живет, а тут еще и в Москву!.. А я-то думала, может, она приедет, дак и ты бы в праздник дома был… А уйдешь, так я и стряпать ничего не стану. Потом уж если…

Гусь вдруг вспомнил, как прошлый год в праздник, вернувшись из лесу, он нашел мать на улице. Она была пьяная.

— А ты опять по гостям пойдешь?

— Схожу ведь к кому-нибудь… Чего дома одной-то сидеть?

— Не ходи. А то получится, как прошлый год, — хмуро сказал Гусь.

Дарья виновато и удивленно взглянула на сына и стала теребить пальцами передник.

— Укоряешь? — Она поднесла передник к глазам и тихо, беззвучно заплакала. — Большой ты стал!..

— Я не укоряю, я только прошу. Потом самой же перед людьми стыдно будет.

— А ты думаешь, мне легко одной дома куковать, когда все гуляют да веселятся? В будни легче, живешь, будто так и надо, а как праздник приходит, сама не знаю, куда себя деть… Ведь не было у меня счастья-то, нисколечко, Васенька, не было!..

Гусь нахмурился.

Как-то само собой вылившееся признание матери в том, что счастье обошло ее стороной, неожиданно сильно задело его душу. В памяти всплыли слова Прокатова: «Больше думай о матери, о людях, прикидывай, хорошо ли, легко ли людям рядом с тобой!» И он понял, что на этот раз не сможет оставить мать одну на весь праздник.

— Послушай, мама, — сказал он. — Сделаем так. Сходи сейчас в магазин, купи чего надо к празднику да мне в лес сухариков. Я вернусь шестого вечером, а седьмого с утра мы с тобой постряпаем — рыбник из трески сделаем, ухи из сущика наварим, можно пирожков с капустой напечь… И потом я ребят приглашу — Сережку, Витьку… Вот и посидим вместе. Ладно?

— Смотри сам, как лучше… Мне в гостях тоже несладко. Люди веселятся, а у меня одна думка: как жить-то буду, когда совсем одна останусь?.. Не уезжал бы ты в город-то!

— Я никуда не уеду. А если и думал уехать, так ведь с тобой… Одну не оставлю.

— Ох, кабы так-то было! Только ведь вырастешь — забудешь, что счас говоришь. А у меня вся надёжа на тебя…

В охоте Гусю страшно не везло.

Вот уже два месяца каждое воскресенье он с утра до вечера пропадал в лесу, но за все это время подстрелил лишь одного чирка.

У Витьки же охота была куда удачней. Его трофеи — пара тетеревов, полдесятка рябчиков и три утки. Втайне Гусь завидовал другу. Но что поделаешь, если Витька может бить птицу на лету, а он, Гусь, был случай, даже по сидячей промазал.

На этот раз, пользуясь свободными днями, Гусь решил забраться в самое верховье Сити, в глухие дебри, где, как он думал, чуть не на каждой сосне сидит глухарь, а уж рябчиков, белых куропаток да зайцев-беляков полно!

— Во всяком случае, пустыми не вернемся, — уверял Гусь.

Тобку он все-таки взял с собой: какая ни есть, а все же собака — лишние глаза и уши. Чем шнырять по помойкам, пусть лучше по лесу побегает.

— Ты приучишь ее к себе, так потом не развяжешься, — неодобрительно заметил Витька.

— Ничего! — махнул рукой Гусь. — Она же не виновата, что такая непутевая выросла. Хорошие щенки когда еще будут, а с собакой в лесу веселее…

Первая половина дня оказалась неудачной. На всем пути до бобровой плотины, что была километрах в шести от шалаша, ребята встретили лишь одного рябчика. Витька стрелял по нему влёт, но промахнулся. А Тобка, как всегда, потихоньку бегала по лесу, смешно перебирая кривыми лапками, ковырялась под гнилыми пнями да под валежниками, но, конечно, ничего не находила.

— Пожалуй, нам надо разойтись, — предложил Гусь во время обеденного привала. — Я перейду на ту сторону Сити, а вы идите по этому берегу. Так будет надежней.

— А где встретимся? — забеспокоился Сережка.

— Там! — Гусь махнул рукой в сторону верховья. — Как станет смеркаться, так и сойдемся. Я к вам перейду или вы ко мне.

— Ты уверен, что перейти удастся? — усомнился Витька. — Другой бобровой плотины может и не оказаться…

— На что плотина? Там же Сить узкая. Свалим дерево, и мост готов.

Так и договорились.

Переход по бобровой плотине оказался трудней и опасней, чем думал Гусь.

Вода бурлила, перекатываясь через обледенелые стволы поваленных деревьев и натасканных бобрами палок и сучьев, и несколько раз Гусь чуть не соскользнул в воду. А Тобка, конечно, выкупалась.

Когда перешли речку, выяснилось, что идти вдоль берега невозможно: вода перед плотиной разлилась широко, затопила берега, а слабый еще лед не поднимал. Пришлось углубиться в лес.

Сначала Витька и Гусь перекликались между собой, но скоро голоса Витьки не стало слышно. Гусь не придал этому значения: речка — хороший ориентир, не заблудятся. И он молча двинулся по старому ельнику вдоль Сити.

Ходьба здесь была трудной. Над ельником года два назад пронеслась буря, и теперь тут был такой ветровал, что то и дело приходилось подлезать под нависшими изуродованными деревьями или взбираться на припорошенные снегом стволы поваленных елок и идти по ним, рискуя сорваться вниз и ободраться о жесткие сухие сучья.

«Здесь только медведям и жить!» — подумал Гусь. Он вытащил из кармана два патрона с пулями, взятые у Витьки, и один вложил в правый ствол: чем черт не шутит!

А коротконогая Тобка бегала по этому захламленному лесу как ни в чем не бывало. Она забиралась под бурелом, совала свой нос под корни вывороченных деревьев, нюхала, фыркала, но всё впустую. Гусь, однако, и этим был доволен: все-таки на душе спокойней, когда бредешь по такой чащобе даже с бездомной дворняжкой.

Раза два Гусь сворачивал к Сити, намереваясь выбраться из ельника, но не смог и приблизиться к речке: лед между кочек и деревьев предательски проваливался. Приходилось возвращаться в ельник, которому, казалось, не будет конца.

Между тем тихий и пасмурный ноябрьский день незаметно перешел в сумерки. Гуся охватила тревога: так, пожалуй, недолго и потерять друг друга!

Он снова повернул к Сити и шел до тех пор, пока не стемнело настолько, что валежины и кокоры начали терять свои очертания. И тут Гусь понял, что придется заночевать одному. Он приложил ладони ко рту и крикнул:

— Э-ге-ге-эй!..

Но крик этот будто увяз меж деревьев и прозвучал глухо и слабо. Даже эхо не отозвалось.

Гусь огляделся. Место сыроватое, приболоть, под ногами мягкий мшаник. Подумал: надо бы найти местечко повыше, посуше… Или выстрелить? Может, Витька услышит, отзовется? Тогда пойдем навстречу друг другу… Да, но речка! В темноте ее и подавно не перейдешь.

Он все-таки выстрелил вверх. Послушал… Ответа нет.

«Ну ничего, — вздохнул Гусь. — Их все же двое, переночуют. А я с Тобкой здесь устроюсь…»

Дрова в костре трещали, стрекали углями — еловые. А Гусь ходил вокруг, отыскивая молодые деревца, и рубил их. Из стволов сделал настил, а хвою положил сверху. Получилось и сухо и мягко. Тобка, будто эту постель готовили для нее, сразу же забралась на еловые лапы.